«В разгар войны, чувствуя свою слабость в организации операций, а также под влиянием крупных неудач на юге страны в 1942 г., Сталин предложил мне пост заместителя Верховного Главнокомандующего…

И надо сказать, что с этого момента Сталин почти не принимал решений по вопросам организации операций, не посоветовавшись со мной.

Почти всю войну я пользовался его расположением и доверием, и это помогало мне успешно осуществлять мероприятия по организации и проведению операций.

Под конец войны и даже после битвы на Курской дуге Сталин неплохо разбирался в военных вопросах.

Однако здесь я должен подчеркнуть то, что Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о ходе начатой операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий и добирался иногда до командования корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленными Генштабом, расспрашивал их о ходе операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимой операцией.

О таких звонках Верховного мы с А. М. Василевским узнавали только от командования фронтов, так как он действовал через нашу голову. А когда враг был изгнан из пределов нашей Родины и операции были перенесены на территории Польши, Восточной Пруссии, Чехословакии и Бессарабии, Сталин ликвидировал институт представителей Ставки Верховного Главнокомандования, которые в это время координировали действия группы фронтов, и приказал переключить управление всеми фронтами непосредственно в Ставку.

…Расчет был ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, т. е. повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя Верховное командование, с тем чтобы прогарцевать на коне при въезде в Париж во главе доблестных войск, разгромивших армию Наполеона».[155]

О мемуарах маршала А. М. Василевского «Дело всей жизни». Этот замечательный труд обращен не только к широкому читателю, но важен и для научного изучения истории войны. Однако и в нем можно проследить «смягченный» анализ ошибок и просчетов, их пагубных последствий. Это видно, в частности, из освещения причин неполной готовности страны к обороне. О просчете в оценке времени фашистской агрессии автором сказано всего лишь несколько слов.[156] Позднее, отвечая на письма читателей, маршал уже прямо говорит о вине Сталина, не уловившего того предела, дальше которого его политика оттягивания сроков войны стала не только ненужной, но и опасной.[157]

Думаю, что мемуары о Великой Отечественной войне станут объектом серьезных историографических исследований. Состоятся и научно выверенные переиздания мемуаров прославленных полководцев, что будет способствовать их долгой жизни в отечественной и мировой литературе. Неоспорим и их ценный вклад в изучение минувшего.

Социализм и нравственность

Перестройка, набирающая темп во всех сферах нашей жизни, немыслима без борьбы за воспитание в каждом человеке высокой принципиальности, идейности, гражданской смелости — всего того, что мы включаем в понятие «социалистическая нравственность». Духовный потенциал советского народа, его нравственные истоки питали все революционные преобразования в нашей стране, особенно на крутых поворотах истории.

Ленинская теория и практика строительства социализма основывались и на нравственной основе, которая во многом была разрушена системой и беззакониями культа личности, волюнтаризмом и застойными явлениями периода 60―70-х годов. Этой системе, этим негативным явлениям партия объявила решительную борьбу.

Демократизация и гласность, гарантирующие необратимость происходящих сегодня процессов, делают людей раскованными, обнажают подлинное состояние общественной мысли, гражданских чувств. Впервые, наверное, за целые десятилетия так смело зазвучала мысль: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек».[158] Сотни «почему», «как», «зачем», выдвинутые в адресованных мне письмах, задаются с гражданских позиций. Читатель выступает за правду не только ради чистого знания, желания докопаться до сути. Им движет и жажда справедливости, стремление к обновлению жизни. Только через поиск истины в настоящем и прошлом мы придем к действенности таких нравственных понятий, как совесть поколения, память народа, ответственность за будущее, тех понятий, которые многие годы затушевывались, размывались оторванными от жизни декларативными заявлениями, разрывом слова и дела.

В полный голос мы вновь заговорили о порядочности и честности, милосердии и жестокости, чувстве вины и терпении… Заговорили и в личном, самокритическом плане, и в общественном, глобальном масштабе. И это сочетание личного и общественного при рассмотрении нашей действительности — свидетельство нашего нравственного здоровья.

Почта, поступающая в мой адрес, показывает: многие, очень многие вопросы, волнующие людей, задаются на стыке проблем научных и нравственных. Вдумайтесь хотя бы в эти строки из писем читателей Г. Котовщикова, А. Маслова, А. Веденеева: «Почему замалчиваются имена Зиновьева, Каменева, Пятакова, Рыкова? За какие конкретно действия калмыки, чеченцы, ингуши и др. в годы Великой Отечественной войны были лишены автономии? Как случилось, что в 30-е годы и позже писали доносы друг на друга?»

Строки эти можно прочитать и услышать по-разному, на заданные вопросы можно и ответить по-разному. Можно расценить их как вопросы исторические, как частность, позволяющую понять общее. Но нравственная нагрузка этих вопросов не перевешивает ли познавательную? И ученые, в чьем поле зрения находятся сегодня эти проблемы, не могут решать их как чисто исторические: необходимо отыскивать и те истоки безнравственности, жестокости, равнодушия, которые породили все это. Без знания истоков трудно делать правильные выводы, трудно быть и в дальнейшем застрахованными от безнравственности, жестокости, равнодушия.

Но толчком к изучению любого явления должно быть стремление самого народа понять его. Вот почему письма читателей с многочисленными вопросительными знаками я расцениваю и как выражение накопившейся боли, сомнений, и как социальный заказ нам, ученым, помочь расшифровать загадки минувшего. Самое худшее состояние общества — молчание. И в моей почте есть (пусть совсем немного) письма, в которых проходит и эта мысль. Авторы их, рассказывая, например, о массовых репрессиях, нарушениях законности в 30-е годы, пишут: «Мы, живущие… своим молчанием допустили эту трагедию» (Котина), «Все коммунисты моего поколения вместе со Сталиным повинны в этом» (Домбровский).

Сами авторы, не подозревая того, как бы ведут полемику между собой вокруг темы: нравственно или безнравственно даже лишь мысленное возвращение к прошлому, особенно к самым трудным его периодам? Вот как думает Г. В. Матвеец: не надо ворошить прошлое, русский народ не злопамятен. Показательно, что таких мнений совсем немного. Г. В. Матвеецу дружно отвечают десятки читателей: «Прошлое забывать нельзя. Да и забыть его невозможно. Как невозможно забыть отца и мать. Прошлое в нас самих. И от него никуда не уйдешь»